Только тут я догадалась, что она имела в виду мою просьбу помочь мне встретиться с Мокшафом. В тот момент мне было уже все равно. «Кони» устали, «кучер» задремал. А «путешественник», должно быть, заснул как сурок.

– Я могу помочь тебе в другом, – продолжала Нюта. – Если какой-то видеодаршан тебя так встряхнет, что ты не сможешь спать, ты всегда можешь меня разбудить.

– Но ведь с завтрашнего дня нельзя будет разговаривать, – напомнила я.

– А мы будем делать это шепотом, – сказала на это Нюта со своей милой девичьей улыбкой.

11

Я проснулась еще до подъема. Мысль, что я смогу первой принять душ, сразу же подняла меня на ноги. У меня вошло в привычку начинать трудные дни с горячего душа, а потом резко переключать его на холодный. Это для меня все равно что надеть военные доспехи. Такой метод подействовал и в «Лагере внутренней трансформации». Не помешало даже то, что я сократила свою водную процедуру до минуты.

Начинавшийся день должен был быть моим последним в «Трансформаторе». План был четок и прост: после завтрака, когда откроется секретариат, я пойду к Парджаме и добьюсь, чтобы она сегодня же устроила мне встречу с Элеонорой. Если я увижусь со своей сестрицей еще до обеда, то сразу после него поеду домой. Если смогу с ней встретиться только после обеда, то, может быть, останусь в «Трансформаторе» до завтрашнего утра.

Когда я одевалась, пришла мысль начать день, как и все ретритеры, с медитации в шатре. Да и что еще было здесь делать в шесть утра? Разве что бродить по нижнему лагерю. Палатка привлекала меня больше.

В шатер я пришла первой и устроилась на том же месте у столба, где сидела вчера во время инструктажа Парджамы. Тогда она объяснила новичкам, как они должны будут медитировать. В сущности, так же, как и Будда: надо закрыть глаза и наблюдать за своими мыслями, как за рыбками в аквариуме.

В этот раз я взяла с собой одеяло. Положив его на пол, я села на него и закрыла глаза.

Есть я и есть мои мысли, которые почему-то меня не слушаются. Как такое возможно, я тщетно пробовала доискаться вчера на тихом часе. Этот парадокс я взялась изучать и сейчас. Он меня интересовал, и медитация, как считают буддисты, – лучший способ в нем разобраться.

Наблюдение за мыслями для новичков бывает трудно, и если ничего не получается, то можно сначала потренироваться на дыхании, учила вчера Парджама. А чтобы легче было удерживать внимание на вдохах и выдохах, надо их считать.

Это я и стала делать. Но уже на втором вдохе я забыла про выдох, унесенная потоком ментального мусора, кружившегося в моей голове. В нем были ошметки воспоминаний, чьи-то слова из моих недавних разговоров, внезапные идейки. Они заглатывали мое внимание и умыкали меня в дальнюю даль. Когда я это замечала, то раз за разом, как полагалось, переключалась на дыхание. Скоро мне это надоело, и я открыла глаза.

Между тем палатка наполнялась ретритерами. И вот раздался гонг, означавший начало первой сессии, с 6:15 до 7:30. Вслед за тем мягкий мужской голос, нечто среднее между тенором и баритоном, три раза протяжно пропел «Аум». Я машинально огляделась. В шатре находились только ретритеры. Это была аудиозапись.

Стало тихо. Как и все вокруг, я закрыла глаза и с новой силой взялась за подсчет своих вдохов и выдохов. Теоретически все было верно: фокус на дыхании мог обеспечить отстраненность от назойливых мыслей. Замечать их было даже нужно, а вот реагировать на них – ни в коем случае. В этом и была фишка: если не реагировать на назойливые мысли, то они как вспыхнут, так и погаснут. Я часто страдала от всякой липкой хрени в голове, и освоить такой прием было бы неплохо. Но у меня снова ничего не получалось. Мои назойливые мысли могли впиваться в меня, даже когда я еще была занята своим дыханием.

Время от времени я открывала глаза и оглядывала своих соседей. Мне было любопытно, чего же добьются они. Неужели тихо просидят целый час, как это требовалось? Неужели никто уже в первые десять минут не встанет и не уйдет с этого поля боя? И кто это будет? Дезертиры бывают на всех войнах. Но все оставались на своих местах.

Большинство из того, что шебуршало, кружилось и металось в моей голове, было отходами прежних размышлений. Я не успела заметить, как в центре этой вакханалии оказался мой план на этот день, и он стал терять свою четкость. В него потихоньку втемяшивались мысли, от которых мне становилось душно. Особенно чувствительны были сомнения в моих возможностях чего-то добиться от моей замороченной сестрицы – другой мне она больше не представлялась.

Моя сестра всегда была с ветром в голове, натура у нее такая. Что-то вдуть ей в голову ничего не стоит. Да, Федор не похож на злодея, а Виктор – всего лишь заурядный мажор, но это не исключает наличие в «Трансформаторе» какого-то серого кардинала. Эта мысль, терзавшая меня еще в поезде, вновь захватила меня. Секта не секта, но в тусовках, как эта, такие фигуры обозначаются сразу. Федор в настоящее время сросся с Малгеру, а моя сестрица, возможно, втюрилась в кардинала. Он, изворотливый и подлый демагог, вертит теперь Элькой, как хочет, а она его слушает с открытым ртом и не перечит. Разве такого быть не может? Вполне может.

Потом мне вспомнились коробки, которые дядя Митя возит в медпункт, и ухмылка Агаты. И меня охватили новые страхи и тревоги. В верхнем лагере для этих чертовых «фиксаций», наверное, пользуются травками, и Элька на них подсела. А может, это даже что-то крепче травок – на изолированных территориях бывает и не такое. Чего вообще НЕ бывает на изолированных территориях?! И что я смогу сделать?!

Я почувствовала себя идиоткой. Моя самооценка прогибалась еще и оттого, что все мои последние планы оказывались наивными. Только подумать, я рассчитывала, что смогу встретиться с Элеонорой еще вчера! Я все время воображала себе черт знает что. А если у меня что-то сразу получалось, я становилась слишком оптимистичной…

Из пут этих мыслей меня освободила боль. Заболели ноги, не привыкшие к сидению по-турецки. Я их вытянула и открыла глаза.

Как только в моих ногах восстановилось нормальное кровообращение, я поднялась и пробралась между коленками правоверных ретритеров к выходу. Холодный утренний воздух освежил меня. Куда идти? Больше всего хотелось вернуться в комнату. У меня, слава богу, была здесь комната, где можно было уединиться.

О Нюте